История. Архив публикаций
|
Это было неописуемое, невероятное ощущение – переполняющая свобода полета после стольких бесконечно-тягучих лет неволи. Именно свобода, поскольку он верил в безнаказанность дерзости своего побега, знал, что тюремщики не станут преследовать ожившую и полную стремительности жертву. Страшный, пустой мир казался почти прекрасным его упоенной полетом душе, и он несся бесшумно и легко, минуя черные, сожженные ненавистью леса, ядовитые реки, испускавшие омерзительные зловония, сухие серые пустыри. Вокруг, сколько можно было увидеть, взмывая к небесам, - руины, руины… Мертвая земля – отвратительная бездушная пустыня, – и маленькие темные твари, рыскающие вокруг в поисках падали, озлобленные голодом и собственным бессмысленным существованием. Мрачные тучи над горизонтом, наполненные до отказа гнилостной тягучей жидкостью, готовой вот-вот излиться на сухие трещины серой заcтывшей пыли, некогда бывшей землей. Но его возрожденная душа отказывалась замечать это – он летел, вновь мчался, рассекая воздух неожиданно уверенными крыльями. Целая вечность неволи осталась в кошмаре где-то далеко позади, где ветер еще стонал, рассеченный жадными взмахами. Неутолимая жажда мчаться все дальше прочь от места своего еще недавнего заточения поддерживала силы в изнуренном теле, подстегивала возродившуюся волю – лететь изо всех сил, с отчаянной быстротой, не останавливаясь, не замирая. Закрыв глаза, он взмыл глубоко вверх, задерживая дыхание и сосредоточившись на бесшумном биении готового разорваться сердца. За свинцовыми облаками резко распахнул веки – пепельный удушающий туман и сгустки белого отравляющего газа… В ужасе ринулся он вниз, съежившись, но не забывая страстно отталкиваться от ветра огромными крыльями, безудержно уносясь в собственную бесцельную даль. Ужас вскоре отступил – вновь его наполнила страстность. И неукротимое желание замереть в воздухе овладело им. Он еще раз с силой взмахнул крыльями и остановил малейшее движение, расправив их. Разрезая воздух он парил, медленно спускаясь к далекой пустынной земле. Когда-то давно так уже было – он был счастлив тогда. Весь мир был живым и, кажется, прекрасным. Сколько же времени он провел в неволе? Что произошло с миром, к которому он, исстрадавшийся, наконец вырвался? Медленно-медленно, плавно-плавно парил он, словно нехотя спускаясь вниз. Очертания бесконечного сухого поля становились все ближе и яснее – ни деревца, ни листка. Среди мертвой травы у истрескавшегося оврага, некогда бывшего ручьем, лежало такое же, как и он, крылатое существо. Сначала, глядя сверху, он решил, что он мертво, как и окружающий пейзаж, но спустившись понял, что это не так. Она лежала в расслабленной позе, истерзанная, с изломанными крыльями, с разорванной грудью, под жестким сухим ветром, который развевал ее сбившиеся в пыли волосы. Окровавленные губы судорожно подрагивали, словно ловя серый воздух. Бледная кожа щек казалась ледяной, а сомкнутые веки, казалось, таили мертвенных призраков перед ее внутренним взором. Он опустился перед нею. Он попытался представить себе груз той боли, что укрыла ее, и содрогнулся. Он видел по искаженным чертам ее лица, что она одурманена болью и почти черпает наслаждение в ней. Казалось, что она – воплощенное ожидание смерти, жестокой в своей медлительности. Ее чувственная обессиленная поза, кровавый пересохший рот, неестественно раскинутые крылья, словно молили, в пылающей просьбе обращаясь к смерти: «Возьми же меня!..» Она не шелохнулась даже когда он поднял ее растерзанное тело на руки и осторожно поднес к самой глубине ручья-оврага, где мелкими грязными лужицами местами застоялась вода землистого цвета. Отирая своими смоченными в этой воде руками ее лицо и плечи, он не решался дать ей и глотка этой жидкой грязи. Но вдруг она очнулась, не открывая глаз болезненном тумане, и что-то прохрипела. Новая кровь окрасила побелевшие губы и тонкой темной струйкой стекла по подбородку. Он снова омыл ее, подкрепленный надеждой, что она оживет. Она же вновь прохрипела отрывистую фразу и повторила почти отчетливо: – Лететь… ввысь… Пронзенный догадкой, он взял ее тело уверенней, прижимая к своей груди, и взмахнул крыльями, взмывая к тяжелому небу, выше, туда, где ветер мог казаться посвежевшим и возрождающим. Там, приведенная в чувство ощущением высоты, она распахнула невидящие глаза, напрягла зрение, тщетно пытаясь увидеть того, кто держал в воздухе их обоих. – Отпусти. Я полечу сама, - горячее дыхание пылающей волной окатило его. По тому, как напряглись его мускулы, она ощутила отказ. По выражению новой боли на ее лице, он догадался, как важен для нее этот последний в жизни полет. Страшно было видеть, как близко смерть подкралась к этому единственному существу, увиденному им с момента побега, существу, бесспорно погибающему, и неожиданно такому близкому. И зная, сколь необходимо ощущение полета для тех, кому дарованы крылья, он не мог противостоять ее желанию. Сам он, терзаясь неволей, еще недавно готов был расстаться с жизнью ради мгновений в недосягаемой высоте, и сейчас он видел в искаженных чертах ее лица эту затаенную страстность, присущую всем крылатым, – лететь; лететь ценою жизни, но и умирая – лететь. И он ощущал, что отпустить ее сейчас – значит сделать счастливой, спасти ее душу в этот миг. И он видел, что иначе она все равно погибнет, – рваная рана на груди не способна затянуться, и лишь последнее страстное желание поддерживает в ней слабую безвольную жизнь. Он резко взмыл так высоко, как только могли позволить собственные ослабевающие силы. Взмыл и, стиснув зубы, чтобы перебороть желание держать ее сильней и надежней, разжал руки. Она, почувствовав обманчивую свободу, встрепенулась; безумная, но упоительно счастливая улыбка вспыхнула на ее покрытых кровавой пеной губах. Стремительно падая, она, подобравшись, собрала все, что осталось от ускользающей воли, и расправила изломанные крылья. Они были скомканы и изорваны яростным ветром в тот же миг. Ему показалось, что он услышал ее отчаянный крик, и он молнией рванул вниз желая вновь подхватить, унести, попытаться спасти ее. Но в тот миг, когда расстояние не более одного крыла разделяло их, она глухо упала на землю, поднимая столб мертвой пыли и праха. Он отпрянул, зная, что теперь – бесконечно поздно, и стремительно рванул к сурово следящим за ним облакам, не желая видеть, как ее мертвое тело разорвут сотни метнувшихся к нему темных голодных тварей. Теперь, словно сердце раскрыло глаза, он вдруг увидел и осознал пейзаж, будто в одно мгновение весь мертвый мир прошел сквозь его сознание. Ему стало душно и тесно, но все, что мог сейчас, – лететь вверх и вперед. Лишь сейчас он заметил тяжелые железные браслеты с обрывками звеньев цепи на своих запястьях, и вдруг осознал, что смысл всех последних лет его существования – побег – погиб вместе с нею. Все его надежды, мечты и иллюзии теперь были изломаны, окровавлены и безжизненны, словно поток равнодушного ветра уничтожил их вместе с ее крыльями. 26.04.2007 01:19 - Anis
|