История. Архив публикаций
  Марфа Михайловна Фомина, учительница русского языка и литературы, всеми уважаемый работник школы №35, вот уже тридцать лет как трудящаяся на поприще одной из самых человечных профессий, пребывала в отвратительном настроении. Весь вечер был, похоже, испорчен безвозвратно, да так, что даже чашка крепкого чая с любимыми слойками не помогла бы. Разговаривать не хотелось ни с кем, но людишки лезли в душу со своими расспросами. Буркнув с десяток раз свое полное глухого недовольства «До свидания», Фомина, стуча толстыми каблуками начищенных до блеска туфлей, пошла в раздевалку.Она водрузила на голову свою шерстяную вязаную беретку-блин какого-то неопределенного цвета, кряхтя, скинула туфли, надела видавшие виды старомодные сапоги, обляпанные грязью, и серое клетчатое пальто с облезшим, заметно полысевшим воротником. В памяти постоянно всплывали отрывки разговора, повергшего ее в столь продолжительное нервно-возмущенное настроение.… Прозвенел звонок.- … Человеческая душа есть великая загадка. Самая любопытная, наверно, из всех существующих на свете. Но приоткрыть занавесу тайны пока не дано никому, - закончила свою продолжительную речь Фомина. - Совсем никому, - задумчиво то ли тихо спросила, то ли просто сказала наивная Настя Светлова, первая отличница 5 «В» класса. Всегда чистенькая и аккуратная, Настя снискала благосклонность педантичной Марфы Михайловны, ценившей в учениках прилежность больше, чем ум. - Увы, никому, - подтвердила учительница и осторожно кивнула: сооружение из шпилек, булавок и седеющих чахлых волос на ее голове не располагало к резким движениям. Тут же Фомина заметила, что расшалившийся Сидоров тянет Светлову за косу - после звонка дисциплина в классе падала резко, – Игорь! – рявкнула опытный педагог. Дряблые обвисшие щеки ее затряслись, как желе.- Марфа Михайловна! А я видел по телевизору про человека, который может заглянуть в душу другого человека, - выкрикнул кто-то с задних парт, и Фомина сразу догадалась: это был вечный болтун и шалопай Сашка Воронов, зливший ее «вопиющей наглостью и невоспитанностью». В груди всколыхнулось глухое раздражение.- И я видела, - Даша Мельникова тоже, как и Воронов, никогда не поднимала руку, что жутко сердило всеми почитаемого школьного работника. - Не нужно выкрикивать с места, - сдвинув соболиные брови, строго заявила Марфа Михайловна, - Таких людей не бывает. А человек, которого показывали, шарлатан, и дурачит народ.- А по телевизору сказали…- Нет таких людей! Нет! Они так все говорят, только чтоб денег побольше получить с доверчивых дурачков за свой мнимый дар, - с плохо скрытой ненавистью проворчала учительница. Когда-то в молодости она попалась на уловку цыганки-гадалки, сулившей прочесть прошлое и будущее, лишилась всех денег и с тех пор уже с возмущением и негодованием отвергала всех «экстрасенсов» и «провидцев». Воспоминание о былой потере пробудило злобу. - Все это вранье. Телевизор надо меньше смотреть. И куда только ваши родители глядят?!… Наглухо застегнувшись на все пуговицы (одна из них висела на ниточке – еще одна капелька в чашу марфиного терпения), взяв в одну руку старый полосатый зонт со сломанной спицей, а в другую – серую сумку, за которую она, как за великую ценность, боялась в троллейбусах, судорожно прижимая к груди, Марфа Михайловна вышла из здания родной школы.С небес сыпались даже не капли дождя, а какая-то мерзкая морось, делавшая воздух сырым и густым, как кисель, опавшие листья плавали в лужах, кое-где с радугой бензиновой пленки, резкий ветер продувал старое пальто. Какая-то облезшая дворняга, скалясь и рыча, перебежала дорогу. Проклиная артрит, дождик и не в меру любопытного Воронова, Марфа Михайловна пошлепала по мокрой улице домой. Она хмурилась на мир, и мир, казалось, скалил зубы ей в ответ. … Тощая серая кошка точила когти о покрытый облупившейся краской пол. Выгнув спину, она с наслаждением проводила когтями по дереву. Шерсть на кошкином загривке топорщилась, а сама зверюга казалась жалкой и какой-то больной. Словно из-под земли появилась еще кошка, рыжая, длинношерстая и жутко растрепанная, словно только что из драки, и тоже принялась драть пол когтями.Откуда-то сверху, словно кем-то из окна выброшенная, на все четыре лапы мягко шлепнулась третья, грязно-белая, с большим лишаем на спине. Черная с белым галстучком и лапами появилась тоже внезапно и не понятно откуда. За ней сразу три кошки рухнули сверху… И вот уже новые и новые животные побежали отовсюду, посыпались градом с небес, разношерстными потоками заполняя пространство дикой, живой, урчащей массой. Каждая как одна царапала пол, беспрестанно раздирая саму ткань реальности когтями.… Старик в длинной белой рясе медленно ходил взад-вперед. Его лицо с высоким лбом, изборожденное морщинам - следами глубоких и тяжелых дум, правильным носом и изумительно голубыми лазурными глазами, сияющими неистовым блеском жизни и полными мудрости веков, внушало почтение и уважение. Волосы, светло серые, как бумажный пепел, рассыпались по плечам. Фигура, по-старчески сгорбленная не могла ввести в заблуждение: в немощном теле жил неукротимый дух и железная воля. Старик в задумчивости сложил на груди сморщенные сухие жилистые руки с заметными тонкими пульсирующими венами, покачал седой головой и тихо вздохнул. Через мгновенье он снова начал свой неутомимое странствие по земле. Но по земле ли он шел? Босые ноги ступали по белым воздушным холмам, постоянно меняющим очертания… Он шел по облакам.… Лисица бежала дорогой страха. Дорогой, то прямой как путь стрелы, то извилистой, как русло горной речки. Бежала давно, без оглядки, в ужасе поджимая пушистый растрепанный хвост, отбивая лапы, высунув длинный розовый язык. Бежала так, как бегут во имя жизни и смерти, бежала по промерзшей холодной земле, не останавливаясь, жадно хватая ледяной воздух, выбиваясь из последних сил, но не сбавляя хода. Каждый вдох бешеным пламенем горел в груди, разрывал болью легкие, и выдох с хрипом вырывался из горла. Каждая частичка тела молила об отдыхе, а сердце стучало так гулко, что она его слышала, но панический ужас гнал лисицу вперед.Серые тени неслись за нею. Движения их были грациозно-красивы, тела в беге вытягивались стрункой. Ими двигал уснувший за века домашнего существования рядом с Подателем Огня и Пищи вдруг пробудившийся с новой силой инстинкт - жажда крови и смерти. Тени летели по лесу, неуловимые в своем стремительном беге, чувствовали каждую частичку свежего запаха по ветру, ибо аромат был сладок, пьянил как вино. То был запах страха. … Марфе Михайловне стало жутко. Мерзкий липкий ужас заполз в сердце… Ее пробрала дрожь, Фомина передернула плечами, словно пытаясь сбросить покрывало страха… Воровато оглянувшись по сторонам, проводив взглядом скрывшегося за поворотом человека, Марфа Михайловна крепче сжала потрескавшуюся ручку сумки и вдруг побежала неуклюже, по-утиному переваливаясь всем своим грузным телом.… На пересечении улиц Мира и Зеленой, рядом с закрытым универмагом, заросшие пылью окна которого давно никто не мыл, стояла девушка, наверно, кого-то ждала. Нельзя было сказать, что незнакомка была идеально прекрасна, она не сияла холодной модельной красотой. Нет. Но было в ней что-то такое, что заставляло проходящих замедлять шаг и бросать любопытные взоры.Девушка была одета в серую со сборками юбку до колен и кружевную блузу, поверх которой – золотистая пестрая вязаная кофточка, застегнутая лишь на пару последних пуговиц так, что кружева блузы кокетливо выглядывали из-под нее. На стройных ножках мило смотрелись изящные кремового цвета туфли с бантиками-бабочками. Длинные волнистые волосы струились по плечам, карие теплые глаза с озорными искорками лукаво взирали на мир. Она улыбалась.И звали незнакомку – Судьба.… Марфа Михайловна, пулей залетев в свою квартиру, с остервенением захлопнула дверь так, словно от силы удара зависела ее, марфина, безопасность. Дрожа, как в лихорадке и стуча зубами, Фомина швырнула сумку на вешалку с несвойственной ей неаккуратностью, сбросила сапоги и ринулась в свою крепость – пыльное царство ее богатств: салфеток, вышитых подставок, прихваток, игольниц и тряпок. Здесь в комнатах безраздельно правил душный уют подушек и покрывал, жаркого тепла тяжелых портьер и домашних пледов, тихо покачивалось, поскрипывая, словно жалуясь на старость и сушь, кресло-качалка. Фомина рухнула на диван, по уши трясущимися руками натянув на себя одеяло, и с ужасом попыталась осознать странную свою реальность и разобраться в происходящим. А оно просто шокировало!Все было как обычно, когда учительница русского языка и литературы покинула здание школы №35 и потопала домой. Но это до тех пор, пока Марфа Михайловна не вышла из опустевших школьных аллей, пахнущих сыростью и прелыми листьями, и не повстречала первого случайного прохожего. Навстречу ей шел мужчина лет сорока, вполне прилично одетый. На расстоянии в несколько метров человеческая фигура начала расползаться в какой-то прозрачный бесформенный комок, а через минуту, когда это НЕЧТО приблизилось к оцепеневшей и едва дышавшей Фоминой, она увидела совершенно ясную картину, удивительно яркую, четкую, полную жизни и движения, но совершенно не вяжущуюся с реальностью! Это иное пространство, движущееся, дышавшее своим воздухом и живущее в ритме своего времени, плыло в настоящем. Словно кусок чужой реальности, вырванный из какого-то иного мира. Что это?!О, если бы это случилось один раз! Марфа Михайловна бы списала все на переутомление и лишний раз сходила к окулисту за новыми очками. Так нет же, все, что встречались ей на пути, расплывались яркими пятнами и рассыпались сияющей пылью, преобразуясь в какие-то странные динамичные картины, настоящее плавилось как воск, лилось струями и после этого вновь туманом клубилось в образы, невзирая на все законы физики. Неужели она, Марфа, сходит с ума?Фомина слезла с дивана и наступила на кошку. Кошка запела. Мячиком подпрыгнула Марфа Михайловна, ее передернуло – встала перед глазами комната с потоками мяукающей массы. Окончательно выйдя из себя, Фомина пнула Муську. Бухая пятками по деревянному полу, педагог прошла на кухню. Тут она извлекла из холодильника валерианку, откупорила склянку, полную пахучей жидкости, и накапала ее в стакан с водой. Руки дрожали, и Фомина с трудом отсчитала нужное количество. Залпом проглотив лекарство, Марфа Михайловна плюхнулась на табурет, жалобно заскрипевший под тяжестью тела, и уставилась в пустоту.Взгляд плясал от стены к стене, пока не натолкнулся на большое зеркало в деревянной старинной раме в полумраке коридора. Зеркало отражало ее расплывшуюся фигуру, скривившуюся на табурете. Изображение начало терять очертания, совсем уж дико и страшно расползаясь туманом в зеркале.… Здесь мир потерял все свои краски, полинял и стал каким-то мутновато-серым, словно закутался в теплую пыльную пелену. Прозрачные солнечные лучи едва пробивались сквозь подслеповатые оконца, засиженные мухами. Все носило печать запустения и тлена. Это было настоящее кладбище старых вещей, страшное в своей бессильной дряхлости: ломаная мебель, потрескавшаяся от старости и видевшая когда-то картины былых лет, старые антикварные часы, сокровище для коллекционеров, но не здесь, погнутое ведро без ручки с облупившейся эмалью и потускневшими нарисованными цветами, древняя пачка газет, желтых, как осенние листья и понемногу превращающихся в труху, куча каких-то тряпок, в которых, верно, расселились клопы… И море паутины! Паучьи тенета везде: на окнах, комоде, в углах… пауки, плетущие свои сети, полные мух и времени. Здесь дряхлость и разложение властвовали безраздельно, никем не тревожимые, не ведающие суеты жизни. … Марфа Михайловна вскрикнула, уронила стакан и упала. А через неделю заботливые родственники упекли новоявленную провидицу, утверждавшую, что у них у всех души черны и изъедены червями, в психиатрическую клинику доктора Самохвалова, «профессионала высокого класса», «потомственного мага и пророка».04.11.2006 05:33 - леди_Адель
|